Английский мир детства: nursery rhymes

Термином «nursery rhymes» англичане называют все многообразие стихов, песенок, колыбельных и считалочек для самых маленьких . Дословно этот термин так и переводится: «детские рифмы» (то есть рифмованные тексты для детей). Однако это не значит, что любое детское стихотворение или любая детская песенка заслуживает почетного названия nursery rhyme. Строго говоря, чтобы так называться, детский стишок должен быть «старым», «традиционным» и «хорошо известным». В первую очередь – это фольклорные произведения, на которых выросло не одно поколение носителей английского языка. Это могут быть и авторские стихи или песни, которые приобрели такую известность и популярность, что стали, фактически, народными и «потеряли» автора. Так произошло, например, с песней Энн и Джейн Тейлор «Звезда», один из куплетов которой стал незаменимой и известной каждому колыбельной:

Twinkle, twinkle, little star,
How I wonder what you are.
Up above the world so high,
Like a diamond in the sky.

Обычно такие стишки и песенки известны в нескольких вариантах, легко узнаются по первым строкам, по ритму или мотиву, а их персонажи так же хорошо знакомы английским малышам и их родителям, как русским – сорока-ворона, которая варила кашу, зайчик, который вышел погулять, или «ладушки», которые были у бабушки. Но вот каковы эти строки, ритмы и мотивы? Кто эти персонажи, с которыми растут английские малыши? Чему «учат» и как «воспитывают» эти песенки? Каким делают английский мир детства?

Гуси, гуси… gander

Многие песенки о животных схожи с русскими малышовыми прибаутками, и такое сходство может проявляться очень по-разному. Иногда сложно сразу же вспомнить аналогичное стихотворение с аналогичным персонажем, однако, тем не менее, сходство ясно ощущается. Например, незатейливые стишки-диалоги с повторами и звукоподражательными словами похожи сразу на многие русские детские прибаутки:

– Moo cow, moo cow
How do you do, cow?
– Very well, thank you,
Moo, moo, moo.
(–Му коровка, му коровка,
Как поживаешь, коровка?
– Очень хорошо, спасибо,
Му, му, му);

Baa, Baa, Black sheep,
Have you any wool?
Yes sir, yes sir,
Three bags full;
One for the master,
And one for the dame,
And one for the little boy
Who lives down the lane.
(Бе, бе, Черный барашек,
У тебя есть шерсть?
Да сэр, да сэр,
Три полных мешка;
Один для хозяина,
Один для хозяйки,
А один для маленького мальчика,
Который живет по соседству.)

В других случаях сходство мотивов проявляется в практически совпадающих первых строчках: «Кисонька-мурлысенька, где ты была?..», «Pussy-cat, pussy-cat, where have you been?..»

Иногда первые строки настолько причудливо совпадают, что кажется, будто двум народам было дано задание сочинить песенки, в которых бы полностью совпадали первые слоги. Например, в первой строке известнейшей nursery rhyme «Goosey, goosey, gander…» («Гусенок, гусенок, дурашка…») невозможно не узнать не менее известный русский стишок «Гуси, гуси, га-га-га…». Отличающиеся лишь акцентом «goosey» и «гуси», произнесенные по два раза, и следующие за ними «gander» (с явным для русского слуха элементом звукоподражания) и «га» дают повод для невольного сравнения.

Нередко песенки настолько похожи и персонажами, и мотивами, что это дает повод быть уверенным в том, что у них общее происхождение. Например, наши малыши приговаривают божьей коровке:

Божья коровка, улети на небо:
Там твои детки кушают конфетки –
Всем по одной,
А тебе ни одной!

Или:

Божья коровка, улети на небо;
Принеси мне хлеба:
Черного и белого,
Только не горелого

Английским малышам знакома приговорка, «подозрительно» напоминающая русскую:

Ladybird, ladybird fly away home,
Your house is on fire and your children are gone,
All except one,
And her name is Ann,
And she hid under the frying pan.

(Божья коровка, божья коровка, улетай домой,
Твой домик в огне, и твои детки улетели,
Все кроме одной,
Ее имя Энн,
И она спрятана под сковородой.)

Прибавьте к напоминающим друг друга образам и мотивам «божественное» название жучка в обоих языках (английское «lady» отсылает к Деве Марии, то есть ladybird – это «птица Богоматери»), и сходство песенок совсем перестанет казаться случайным. Оно и не случайно: и в названии, и в разных вариантах текстов, и в самом «обряде» приговаривать эти «рифмы» божьей коровке, севшей на ладошку, видны приметы древних мифов и ритуалов. Когда-то эти тексты произносились «всерьез» и только потом стали достоянием детворы¹.

То же, видимо, можно сказать, например, о следующих стихах-кричалках:

Rain, rain go away,
Come again some April day,
Little Johnny wants to play.

(Дождик, дождик, уходи,
Приходи опять в апреле,
Маленький Джонни хочет поиграть).

Ср.:
Дождик, дождик, что ты льешь,
Нам гулять не даешь?
Дождик, дождик, ты не лей,
Малых деток пожалей!

В этих детских закличках нетрудно увидеть следы древних заклинаний, заговоров, примолвок – «магических» словесных формул, произносимых для того, чтобы повлиять на окружающий мир.

В каких случаях сходство детских песенок – лишь случайность, в каких случаях оно объясняется родственностью культур или давними заимствованиями, а в каких это является проявлением общекультурных, общечеловеческих закономерностей создания детских текстов – это тема серьезного исследования, разумеется, выходящего далеко за рамки небольшой статьи. Здесь же можно лишь констатировать, что очень многие народные английские детские песенки в чем-то аналогичны русским, и в этом смысле мир русского и английского детства во многом имеет схожие приметы.

Собственно, даже названию жанра – nursery rhyme – можно найти аналог в русском языке. Слово «nursery», как известно, образовано от слова «nurse» – няня, нянчить, пестовать. То есть «nursery rhyme» – это не просто «детские рифмы», но «рифмы, которыми нянчат, пестуют». Русские детские стихи и песенки, о которых только что шла речь, так и называются: «пестушки» и «потешки».

Кисонька-мурлысонька и английская королева

Однако «сердце» nursery rhymes – это не общеевропейские и не «общедетские» пестушки и потешки, а «чисто английские» стихи, в которых узнается история, причем желательно история Англии.

И нередко поэтому сходство с русской потешкой заканчивается первой строкой. Например, за словами «Pussy-cat, pussy-cat, where have you been?..», которые, казалось бы, не обещают ничего сугубо английского, следует история, которая могла произойти только в Англии:

– Pussycat, pussycat, where have you been?
– I've been up to London to visit the Queen.
– Pussycat, pussycat, what did you there?
– I frightened a little mouse under her chair.
Meoww!
(– Кисонька, кисонька, где ты была?
– Я побывала в Лондоне, чтобы навестить Королеву.
– Кисонька, кисонька, что ты там делала?
– Я напугала маленькую мышку под ее стулом.
Мяу!)

Кроме того, «классическая» nursery rhyme – это песенка, за которой тянется «шлейф» ее происхождения, легенда, которая объясняет и расшифровывает ее. Так, легенда гласит, что песенка о кошке рассказывает о событиях XVI века, произошедших при дворе. У одной из придворных дам королевы Елизаветы I («Доброй королевы Бесс») была кошка, которая оказалась около трона и дотронулась хвостом до ноги королевы, чем испугала ее. Однако королева со свойственным ей чувством юмора постановила, что кошка имеет право находиться около трона при условии, если она не допустит к нему мышей.

Англичанам свойственно искать связь с конкретными историческими событиями даже тех nursery rhymes, которые имеют глубокие мифологические корни. Например, историю происхождения приговорки про божью коровку нередко связывают с Великим Лондонским пожаром 1666 года.

Привычку «расшифровывать» происхождение и значение (origin and meaning) широко известных детских песенок, читать их между строк и видеть в них отражение исторических событий или преданий осознают и сами англичане, признавая это одной из национальных особенностей.

Нельзя однако, сказать, что это стремление совершенно не характерно для русских. Так, объектами подобных «расшифровок» стали детские сказки Корнея Чуковского, и в первую очередь, конечно, сказка «Тараканище», прообразом главного персонажа которой сторонники политического толкования сказки называют И. В. Сталина².

«Шлейф истории» имеют и многие народные произведения, как, например, перешедшая в детский «репертуар» городская фольклорная песня «Цыпленок жареный». Принято считать, что она отражает события и ситуацию в России 1918–1921 годов³.

Humpty Dumpty и компания

Nursery rhymes ассоциируются с типичными персонажами, и, пожалуй, самый популярный из них – это Humpty Dumpty:

Humpty dumpty sat on a wall,
Humpty dumpty had a great fall;
Threescore men and threescore more,
Could not place Humpty as he was before.
(Буквально:
Хампти Дампти сидел на стене,
У Хампти Дампти было великое падение.
Шестьдесят человек и больше шестидесяти
Не могли поставить Хампти на его место.)

Он хорошо известен русским малышам под именем Шалтая-Болтая. Он знаком русским читателям по переводу С. Я. Маршака:

Шалтай-Болтай
Сидел на стене.
Шалтай-Болтай
Свалился во сне.
Вся королевская конница,
Вся королевская рать
Не может Шалтая,
Не может Болтая,
Шалтая-Болтая,
Болтая-Шалтая,
Шалтая-Болтая собрать!

В России он известен также благодаря сказке Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье», а в Англии Humpty Dumpty обязан этой сказке особой популярностью и представлениям о своем внешнем облике. Иллюстратор Джон Тенниэл изобразил его в виде яйца.

По одной из самых распространенных версий происхождения образа, Humpty Dumpty – это название огромного крепостного орудия. При этом, как и в большинстве других случаев, со стихотворением связаны не абстрактные представления, а конкретная история. Во время гражданской войны в Англии в 1640 х годах орудие, прозванное в народе Humpty Dumpty, было водружено на стену, защищающую город Коолчестер. Нападавшие на город повредили стену, и орудие упало. Его пытались снова установить, однако из-за его габаритов «вся королевская конница, вся королевская рать» не смогла поднять его, и сражение было проиграно.

В современном английском языке имя Humpty Dumpty ассоциируется с грузным, неповоротливым человеком, а также с чем-то, что безвозвратно испорчено.

Не менее известные персонажи nursery rhymes в Англии – это, например, Джек и Джилл:

Jack and Jill went up the hill to fetch a pail of water
Jack fell down and broke his crown
And Jill came tumbling after.
Up got Jack, and home did trot
As fast as he could caper
He went to bed and bound his head
With vinegar and brown paper.
(Буквально:
Джек и Джилл пошли на холм принести ведро воды.
Джек упал и разбил корону,
А Джилл последовала за ним кувырком.
Джек поднялся и потрусил домой,
Настолько быстро, насколько он мог скакать.
Он лег в кровать и перевязал голову
Оберточной бумагой с уксусом.)

На сей раз подоплеку истории, как принято считать, нужно искать в истории Франции XVIII века. Джек – это якобы король Людовик XVI, который был обезглавлен («разбил корону»), а Джилл – это его супруга королева Мария-Антуанетта (которая «последовала за ним кувырком»).

Нонсенс

С nursery rhymes тесно связана история английской литературы нонсенса («нонсенс» – бессмыслица, чепуха). Любопытно, что сказочное и небывалое в nursery rhymes часто предстает не в виде чуда, а в виде нелепости, абсурда. Например, в одной из самых известных детских песенок «Hey diddle diddle!» корова прыгает через луну, а блюдце убегает с ложкой:

Hey diddle, diddle, the cat and the fiddle,
The cow jumped over the moon.
The little dog laughed to see such fun
And the dish ran away with the spoon!

Фрагментарность «истории» без начала и конца, отсутствие видимой логической связи между персонажами и событиями, прозаичность перечисления событий, насмешка над ними (to see such fun) – все это не настраивает на «сказочный» лад восприятия образов. И корове, прыгающей через луну, и разгуливающим по свету ложке с тарелкой что-то мешает быть в мире фантазии, и они остаются в мире нелепости и абсурда.

Непосредственно с нонсенсом, с жанром лимерика связаны многие nursery rhymes с типичным зачином «There was a woman / There was a man». Одна из самых популярных «рифм» – о женщине, живущей в туфле:

There was an old woman who lived in a shoe,
She had so many children she didn't know what to do!
So she gave them some broth without any bread,
And she whipped them all soundly and sent them to bed!

(Буквально:

Жила-была старая женщина, живущая в туфле,
У нее было столько детей, что она не знала, что делать!
Она дала им бульона без хлеба,
Всех отстегала и отправила спать.

Перевод Г. Кружкова:

Жила была старушка в дырявом башмаке,
У ней детишек было, что зерен в колоске.
Она им всем давала похлебки похлебать
И звонко перешлепав, укладывала спать.)

Сокровищница английских «бессмыслиц» этого жанра в XIX веке была значительно пополнена Эдвардом Лиром, и с тех пор, как Англия узнала его «лимерики», нонсенс стал в первую очередь ассоциироваться именно с ними. Однако при этом связи авторских лимериков с фольклорным нонсенсом видны, что называется, невооруженным глазом:

There was an Old Man with a beard,
Who said, 'It is just as I feared!
Two Owls and a Hen,
Four Larks and a Wren,
Have all built their nests in my beard!'

(Буквально:

Жил-был старый человек с бородой,
Который сказал: «Я в тревоге!
Две совы и курица,
Четыре жаворонка и крапивник
Построили гнезда в моей бороде.

Перевод Г. Кружкова:

Говорил бородатый старик:
«Я совсем от покоя отвык –
Шебуршат, как в гнезде,
У меня в бороде
Две совы, утка, дрозд и кулик!»)

Nursery rhymes в России

Русским малышам английские песенки известны, прежде всего, благодаря переводам С. Маршака, К. Чуковского, И. Токмаковой, Г. Кружкова и других переводчиков. Если говорить о широко известных переводах, ставших «классикой» русской детской литературы, то это, прежде всего, уже упоминавшая песенка о Шалтае-Болтае, стихотворение о «доме, который построил Джек» («This is the House that Jack built») в переводе С. Маршака. В переводе И. Токмаковой многим малышам и их родителям знакомы шотландские детские песенки, в первую очередь, «Лошадка пони»:

Мою лошадку пони
Зовут Малютка Грей.
Соседка наша в город
Поехала на ней.
Она её хлестала
И палкой, и кнутом,
И под гору, и в гору
Гнала её бегом.
Не дам ей больше пони
Ни нынче, ни потом.
Пускай хоть все соседи
Придут просить о том!

(Оригинал:

I had a little pony his name was Dapple Grey
I lent him to a lady to ride a mile away
She whipped him, She thrashed him
She rode him through the mire
Now I would not lend my pony to any lady hire…)

Не менее известна и шотландская колыбельная о «крошке Вилли-Винки» в переводе того же автора:

Крошка Вилли Винки
Ходит и глядит:
Кто не снял ботинки?
Кто еще не спит?
Стукнет вдруг в окошко
Или дунет в щель:
Вилли Винки крошка
Лечь велит в постель.

(Оригинал:

Wee Willie Winkie runs through the town,
Upstairs and downstairs in his nightgown,
Tapping at the window and crying through the lock,
Are all the children in their beds, it's past eight o'clock?

Стихи и песенки Корнея Чуковского зачастую является не столько переводами, сколько произведениями, написанными по мотивам английского фольклора. Один из самых известных подобных переводов – это перевод «бессмыслицы» «The Crooked Man»:

Скрюченная песня

Жил на свете человек,
Скрюченные ножки,
И гулял он целый век
По скрюченной дорожке.
А за скрюченной рекой
В скрюченном домишке
Жили летом и зимой
Скрюченные мышки.
И стояли у ворот
Скрюченные елки,
Там гуляли без забот
Скрюченные волки.
И была у них одна
Скрюченная кошка,
И мяукала она,
Сидя у окошка.

(Оригинал:

There was a crooked man,
And he walked a crooked mile,
He found a crooked sixpence
Against a crooked stile;
He bought a crooked cat,
Which caught a crooked mouse,
And they all lived together
In a little crooked house.)

Однако при всем обилии самых разных переводов и песенок, написанных по мотивам английских, знакомство русских малышей с английским фольклором ими не ограничивается. «Аромат» nursery rhymes, специфика их образности, ритмического строя, притягательность очаровательно-бессмысленных строк и имен («Hey diddle, diddle», «Hickory Dickory Dock»), фрагментарность, свобода фантазии – все это прочно вошло и в авторскую, и в народную детскую поэзию.

Конечно, одним из первых поэтов, чье творчество было «пропитано» английским детским фольклором, был К. Чуковский. В его самых известных сказках то тут, то там в самых разных проявлениях чувствуется «влюбленность» поэта в английскую литературу. Чего стоят, например, хотя бы образы, перекочевавшие из песенки «Hey diddle, diddle» и переосмысленные автором. Разгуливающие по свету чашки и ложки без труда узнаются в «Федорином горе», «Мойдодыре», а также в стихотворении «Бутерброд»:

Как у наших ворот
За горою
Жил да был бутерброд
С колбасою.

Захотелось ему
Прогуляться,
На траве-мураве
Поваляться.

И сманил он с собой
На прогулку
Краснощёкую сдобную
Булку.

Но чайные чашки в печали,
Стуча и бренча, закричали:

«Бутерброд,
Сумасброд,
Не ходи из ворот,
А пойдёшь –
Пропадёшь,
Муре в рот попадёшь!

Муре в рот,
Муре в рот,
Муре в рот
Попадёшь!»

Традиции nursery rhymes проникли и в творчество многих других детских поэтов. При этом нельзя сказать, что всеми читателями даже они принимаются без сопротивления. Известно, например, что определенная категория родителей «оберегает» своих детей от стихов Чуковского, не принимая в них именно их ту свободу обращения с образами, которая во многом была привита автору английской детской поэзией: «Это поэзия из разряда “Чего курил автор?”», «К сожалению, эту гадость читают во всех русских садах», – это одни из мягких высказываний, включенных в комментарии и разборы родителями сказок и стихов Чуковского. И, разумеется, Чуковский в этом смысле – не единственный «опальный» автор. Наверное, такое сопротивление элементам чужой культуры вполне естественно и – даже чисто теоретически – должно сопутствовать тому благодарному согласию, с которым принимаются многие традиции nursery rhymes в России.